У человекообразных обезьян куда более развитый интеллект, с ними легче, можно даже иногда рассчитывать на какое-то сотрудничество. Уже в первые два года существования зоопарка у нас захворали два шимпанзе – и Чемли, и Лулу. Каждый случай был по-своему интересным.
Однажды утром мне сказали, что у Лулу как-то странно торчит одно ухо, в остальном она выглядит вполне нормально. Но ведь у Лулу от роду оттопыренные уши. Значит, случилось нечто невероятное, если об этом заговорили. Я пошел проверить, в чем дело. Обезьяна сидела в углу клетки, озирая мир с чрезвычайно сосредоточенным выражением на своей печальной морщинистой физиономии, и с явным аппетитом уписывала яблоко. Тщательно разжевав мякоть, Лулу, громко чмокая, высасывала весь сок, аккуратно выплевывала мякоть себе на ладонь, клала на колено и рассматривала с видом престарелого ученого, открывшего эликсир жизни в ту пору, когда сам он уже слишком дряхл, чтобы насладиться своим открытием. Я позвал Лулу, она подошла к сетке, кряхтя что-то в знак приветствия. У нее в самом деле был странный вид, ухо торчало под прямым углом к голове. Я попытался уговорить Лулу повернуться спиной, чтобы осмотреть сзади, но ее заворожили пуговицы на моем пиджаке, и она упорно пыталась оторвать их, просунув пальцы сквозь сетку. Оставалось только извлечь ее из клетки, однако это было не так-то просто, потому что ревнивый Чемли выходил из себя, когда супруга покидала клетку, а меня его участие в медицинском обследовании Лулу никак не устраивало. В конце концов мне удалось заманить Чемли в их спальню, где я его и запер, как ни громогласно он возмущался. После этого я вернулся в передний отсек клетки.
Тотчас Лулу села ко мне на колени и обняла меня. Это была на диво ласковая и привязчивая обезьяна. Я сунул ей кусок сахару, чтобы отвлечь ее, а сам осмотрел ухо и с ужасом обнаружил на отростке височной кости огромную, с пол-апельсина, опухоль, на которой кожа приобрела пурпурно-черный цвет. Густая шерсть на голове Лулу, особенно за ушами, не позволила нам заметить опухоль раньше, пока она не разрослась так сильно, что оттопыривала ушную раковину. Лулу при этом как будто ничуть не страдала, что особенно удивительно, если учесть величину опухоли. Обезьяна позволила мне осторожно прощупать границы нарыва; только когда я давил очень сильно, она тихо и вежливо убирала мою руку. Да, опухоль нужно вскрыть, она явно полна гноя. Я взял Лулу на руки, отнес в дом, посадил на диван и предложил ей банан, чтобы занять чем-то, пока я все приготовлю.
До сих пор шимпанзе лишь в самых исключительных случаях допускались в дом, и Лулу очень польстило, что ей без ведома Чемли выпала такая честь. Сидя на диване и уписывая бананы, она приветствовала каждого входящего, крепко пожимала руку и бурчала что-то невнятное. Словом, – вела себя так, будто она хозяйка дома, а мы гости, собирающиеся на очередную вечеринку. Закончив приготовления, я сел рядом с обезьяной и осторожно состриг длинные волосы за пораженным ухом. Теперь опухоль выглядела еще страшнее. Я старательно промыл уплотнившуюся кожу теплой кипяченой водой и стал искать желтую головку, так как был уверен, что это фурункул или загноившаяся язвочка. Однако я ничего не нашел. Тем временем Лулу, внимательно изучив все медицинские принадлежности, принялась за второй банан. Иглой от шприца я легонько кольнул раз-другой потемневшую кожу на вздутии. Лулу как ни в чем не бывало продолжала предаваться обжорству. Очевидно, кожа на опухоли совсем потеряла чувствительность.
Да, задача. Я был почти уверен, что сумею, не причиняя ей боли, разрезать ланцетом омертвевшую кожу и выпустить гной, но доля сомнения оставалась. Правда, Лулу, как я уже говорил, отличал кроткий и ласковый нрав, но все-таки это была рослая, плечистая обезьяна с великолепными зубами, и мне вовсе не хотелось мериться с ней силой. Значит, надо ее как-то отвлечь, пока я не управлюсь. Как и большинство шимпанзе, Лулу могла думать только о чем-нибудь одном. Я призвал на помощь мать и Джеки, дал им большую банку с шоколадным печеньем и попросил, пока будет идти операция, время от времени давать Лулу по одному печенью. За моих помощниц я нисколько не опасался, так как знал, что, если Лулу и вздумает вдруг кого-нибудь укусить, пострадавшим буду я. Произнеся короткую молитву, я дезинфицировал скальпель, приготовил ватные тампоны, промыл спиртом руки и начал. Провел скальпелем поперек опухоли, но с досадой обнаружил, что затвердевшая, как подошва, кожа не поддается лезвию. Попробовал второй раз, причем нажал посильнее – опять безуспешно. Вооруженные шоколадным печеньем, мама и Джеки нервно вели заградительный огонь, и Лулу приветствовала каждое печенье радостным чмоканьем и кряхтеньем.
– Нельзя ли поскорее? – справилась Джеки. – Этих печений надолго не хватит.
– Я и так стараюсь, – раздраженно ответил я. – И вообще сестры не подгоняют врача в разгар операции.
– Кажется, у меня есть шоколадные конфеты, – пришла на выручку мама. – Принести их?
– Да, принеси их на всякий случай.
Пока мама ходила за конфетами, я обдумывал, как действовать дальше. Видимо, единственный способ вскрыть опухоль – вонзить в нее острие скальпеля. Так я и сделал. Прием оказался удачным, из разреза на меня и на диван хлынул поток густого зловонного гноя. Запах был отвратительный, Джеки и мама поспешно отбежали в другой конец комнаты. А Лулу как ни в чем не бывало сидела и уплетала печенье. Стараясь не дышать, я принялся давить нарыв. Из него вышло, наверное, полчашки гноя и гнилой крови. Ножницами я осторожно срезал мертвую кожу, потом продезинфицировал обнажившийся участок. Бинтовать было бесполезно. Как только Лулу вернется в клетку, она тотчас сорвет повязку. Закончив обработку, я взял Лулу на руки и отнес ее обратно в клетку. Здесь она с истинно супружеской преданностью приветствовала Чемли. Однако он встретил ее подозрительно. Внимательно осмотрел ухо, не нашел там ничего интересного и вдруг, когда Лулу издала очередной радостный возглас, наклонился и принюхался к ее дыханию. Ну конечно, она ела шоколад. И вместо нежного объятия Лулу получила от мужа затрещину. Пришлось мне, чтобы задобрить Чемли, сходить за остатками шоколадного печенья. Ухо Лулу отлично зажило, через полгода шрама почти не было видно.