Поместье-зверинец - Страница 8

– Нет, – ответил я. – А почему вы так решили?

– Да он такие хитрые трюки выделывает!

И в самом деле, каким-то образом Лео напялил себе на голову ведро и теперь гордо расхаживал по клетке в этой шляпе!

На втором году жизни Лео по зрелом размышлении решил, что лев обязан рычать. Но как это делается, он не очень-то представлял, а потому уединялся в каком-нибудь укромном уголке своей клетки и тихонько упражнялся про себя. С чем сравнить львиное рычанье? Представьте себе, что кто-то пилит дрова на огромной гулкой бочке. Первые ноты ("запил") короткие, рваные (пила еще только вгрызается в древесину), потом звуки становятся протяжнее, чередуются реже. Вдруг все смолкает, и вы подсознательно ждете, что сейчас грохнется на землю отпиленное полено.

Лео страшно стеснялся. Стоило кому-нибудь приблизиться, как он тотчас замолкал и делал невинную морду. В конце концов, решив, что тембр найден и дыхание отработано, он в чудесную лунную ночь устроил нам первый концерт. Мы слушали его с радостью. Наконец-то Лео показал себя настоящим львом! Но вот беда – он страшно гордился своим достижением и с каждым вечером принимался рычать все раньше, чтобы мы могли как следует насладиться его упражнениями голосовых связок. Лео усердно трудился всю ночь напролет, прерываясь минут на пять после каждой рулады, чтобы поразмыслить. Порой, когда он бывал в ударе, казалось, что серенада звучит у вас под самым ухом. Вскоре мы уже были сыты по горло пением Лео. Правда, выяснилось, что можно заставить его смолкнуть на полчаса, если открыть окно спальни и крикнуть: "Лео, замолчи!" Однако на тридцать первой минуте, решив, что вы просто пошутили, он начинал все сначала. Трудная это была пора. Теперь-то уж Лео научился рычать более сдержанно, но и то иногда по ночам, особенно в полнолуние, вам приходится накрывать голову подушкой и проклинать тот день, когда вы решили обзавестись зоопарком.

В первый год мы приобрели также двух южноафриканских очковых пингвинов – Дилли и Дэлли. Спешу добавить, что крестили их не мы, они прибыли в клетке, на которой уже были написаны эти дурацкие имена. Под сенью деревьев у главной дорожки для пингвинов был вырыт пруд, и они тут хорошо прижились. Трампи, разумеется, отдежурил сутки в их вольере, слегка недовольный, что глубокая вода не позволяла ему подойти поближе к Дилли и Дэлли. Осчастливив пингвинов своим покровительством, Трампи проникся к ним дружеским чувством и стал навещать их каждое утро. Он подходил к сетке и кричал басом, словно ухал, а Дилли и Дэлли, задрав кверху клювы, отвечали ему какими-то ослиными криками.

Не знаю точно, когда именно эта милая дружба дала трещину и по какой причине, только однажды утром мы увидели, как Трампи, перелетев через ограду, яростно набросился на Дилли и Дэлли. Расправив крылья и взъерошив перья, он клевал их и бил когтями, пока оба пингвина (хотя они были вдвое крупнее его) не кинулись в пруд. Победно кудахтая, Трампи занял позицию на берегу. Мы выгнали его из вольера и крепко распекли. Небрежно тряхнув перьями, он с независимым видом удалился. После этого мы глядели за ним в оба, потому что Трампи пользовался каждым удобным случаем, чтобы перемахнуть через ограду и напасть на бедных пингвинов, которые, завидев его, в истерике шлепались в воду. Но однажды утром Трампи был наказан. Он проник в вольер очень рано, до прихода служителей, задумав хорошенько вздуть Дилли и Дэлли. Однако им надоели бесконечные издевательства, и они сами пошли в атаку. Видимо, от меткого удара клювом Трампи потерял равновесие и упал в воду. Намокшие перья не давали ему выбраться на берег. Пингвины торжествовали. Трампи беспомощно барахтался в пруду, а они, плавая вокруг него, нещадно долбили обидчика острыми как бритва клювами. Когда подоспели люди, он еще держался на воде, весь в крови и совсем обессиленный. Мы поспешили отнести Трампи в дом, обсушили его и обработали раны, но ему было очень худо. Все приуныли, боясь, что он не выживет. На следующий день положение оставалось критическим, а на третий день, попивая свой утренний чай, я вдруг с удивлением услышал знакомый бренчащий звук. Соскочил с постели, высунулся из окна и возле живой изгороди во дворе увидел Трампи. Он выглядел не блестяще, прихрамывал, но, как всегда, держался так, словно поместье принадлежало ему. Я приветствовал Трампи сверху, и он весело подмигнул мне. Тряхнул поредевшим оперением, приводя его в порядок, издал свой громкий, кудахтающий смех и отправился в павильон млекопитающих совершать обычный обход.

Другой новосел, причинивший нам немало хлопот, – Далила, крупная самка африканского хохлатого дикобраза. В аэропорт Далила прибыла в клетке, где могла бы поместиться по меньшей мере чета носорогов. Зачем понадобилась такая клетка, мы поняли, когда заглянули внутрь: как ни короток был перелет, Далила почти сокрушила одну стенку своими длинными желтыми зубами и нас встретило такое грозное рычание, словно в клетке была заточена стая изголодавшихся львов. Далила раздраженно топала ногами, а ее длинные бело-черные иглы колотились друг о друга с треском, напоминавшим ружейную перестрелку. Сразу видно, дама с характером.

Привезя Далилу в зоопарк, мы немедленно перегнали ее из рассыпающейся на глазах транспортной клетки в другую, которая должна была служить ей временной обителью, пока строилась постоянная. Далила воспользовалась случаем приласкать одного из служащих – она неожиданно попятилась и воткнула ему в ноги свои иглы. Когда вам в кожу вонзаются сотни острейших игл, ощущение бывает не из приятных. К концу переселения появились еще пострадавшие, и земля была сплошь усеяна иглами, потому что Далила, как и все дикобразы, разбрасывала их налево и направо при всяком случае.